Форум » Текущие обсуждения ЛИТО » ЛО - 2010. Анна Ведерникова. Август моего солнца » Ответить
ЛО - 2010. Анна Ведерникова. Август моего солнца
М.Б.: Анна Ведерникова Август моего солнца 1. хиппи Каждое утро похоже на предыдущее, и все они вместе похожи на ту облезлую собаку, что провожает меня до общаги, и пока я стучусь в дверь и переругиваюсь с вахтером, пока выслушиваю маты коменданта, намертво приклеившего мне ярлык потаскухи, эта блудная псятина сидит на рассыпающемся цементном крыльце и молча метет хвостом заплеванную серую площадку. Все, что было, остается за дверью вместе с плешивой собакой, а меня несет вверх стертая лестница, укладывает спать одеяло в застиранном пододеяльнике, оно же надежно укрывает меня от суеты проснувшихся соседок. Они спешат на лекции и оттого еще громче обычного громыхают чашками и чайником, жужжат феном и привычно ругаются на тему «Это моя помада, ты дура, сама мне подарила… нет, подарила!». Наконец, шум стихает, в раковине остается гора немытых стаканов, тараканы потирают лапки, а я проваливаюсь в сон. Город – многослойный пирог, состоит из множества отдельных, не перемешивающихся друг с другом блинов. Нижний слой – наверное, бродячие собаки, которые живут своей полноценной жизнью, не обращая никакого внимания на нас, спешащих по своим делам… Они так же сбиваются в сообщества, спят и добывают пищу, гибнут под колесами и замерзают зимой, и возможно – как знать – оплакивают своих дохлых товарищей, ведь и для них собственная жизнь, какой бы собачьей на наш взгляд она ни была, – представляет немалую ценность… Слой повыше – городские бомжи, те же самые бездомные псы, только когда-то бывшие людьми. Им нет дела до того, что творится в верхних слоях этого копошащегося торта-муравейника… А в верхних слоях происходят встречи, конференции и презентации, и вечно куда-то спешащие толстобрюхие и чисто выбритые дяди за стеклами служебных машин думают о чем-то очень далеком, далеком от повседневной суеты семенящих с оптовки бабулек, груженных мешками с луком или сахаром, от стремительно разворачивающихся и складывающихся торговых палаток на рынках, от напивающейся по ночам молодежи, удовлетворяющей свои естественные потребности на улицах с такой ловкостью и бесстыдством, что собаки приходят в восторг… Мы ходим по улицам, вроде бы одновременно, но помеченные разной краской; мы с презрением относимся к тем, чей цвет краски не совпадает с нашим, не важно, из какого слоя пирога этот цвет… Солнце встает по утрам, и для всех это имеет значение, но, пожалуй, никто так не радуется его теплу так, как спящие на газонах по двадцать, пятьдесят; уходящие со своих далеко не теплых мест как только появляются первые люди, оставляя за собой только стойкий резкий запах – ушастые и мохнатые, текущие и ухаживающие, голодные и принимающие жизнь как должное участники одного бесконечного хоровода, имя которому – город. Вечер только начинался. И начинался он отвратительно. Было скучно до визга, хоть раздевайся посреди площади. Какие-то бродяги пытались меня клеить, я посмеялась с ними сидя на лавочке, а потом вскочила в подошедший автобус и отделалась совершенно неожиданно для них и для себя. Кондукторша в автобусе пристала с вопросом, ЧТО У МЕНЯ, а я отвечала, что у меня депресняк. Это ее не устраивало ни в качестве платы за проезд, ни вообще по жизни: она излучала АБСОЛЮТНЫЙ оптимизм, и прежде всего – оптимизм в перспективе меня высадить. Но я имела свое мнение на этот счет. И Бог знает, куда бы меня увез этот дурной автобус из моего упрямства, если бы какой-то мужик не встрял и не уплатил за меня. Я вышла на следующей остановке вместе с ним. Далее он пошел быстрым шагом и своей дорогой, так что продолжения и истории не последовало. Говорю: вечер начинался отвратительно. Я поторчала у киоска с пивом, продефилировала по двум магазинам, и только хотела попросить у одного кента сотовый, чтобы позвонить по какому-нибудь дежурному номеру, как этого кента под белы рученьки взяли двое ментов и ткнув кулаками ему под ребра, повели к будке. Ненавижу ментов. Особенно тех, кто забирает практически трезвых мужиков в вытрезвители и потрошит их карманы. Волки уличные. Я бегом догнала процессию и бросилась «пострадавшему» на шею: -Игорёк! Я тебя уже потеряла! Отпустите его, пожалуйста, это мой парень, я его сейчас домой отведу! На этот раз я била оптимизмом, а менты противопоставляли свой цинизм. Победила дружба. Парень вытащил из бумажника полтинник, и городские циники отстали. Он обнял меня как родную и повел к остановке. Для убедительности оборачивающимся нигилистам я продемонстрировала затяжной поцелуй, в котором парень принял участие с нарастающим интересом. Мы с полчаса выпивали друг из друга слюнявые соки, так что бабка на остановке громко, но как бы про себя, обозвала меня падшей женщиной. Мы продолжали целоваться и в автобусе, так, что народ воротил морды. Вышли в центре города и уселись в каком-то уличном кафе с гремящей музыкой… Видимо, кроме уплаты налогов в обязанности этих кафе входит отогревать прилегающие улицы ортодоксальной попсой… Пока мы пили пиво, подтянулись друзья моего Игорька (как его зовут, я так и не спросила, называла Игорьком и все тут). Откуда они взялись - не понятно, наверное, он позвал из по сотовому. Стало намного веселее, появилось еще пиво… Я когда-нибудь напишу об этом роман, это невыразимое сладкое время суток, когда зажигается множество огней вместо одного – естественного, и музыка закладывает уши и слышится словно через вату выпитого пива, и прущее из солнечного сплетения желание всех обнять. Все гадкие серые мотыльки слетаются к фонарям, и в их свете образуют живую паутину, и уже не кажутся такими пыльными, а золотятся и светятся, как сотня звезд, спускающихся с небес. 2. яппи …«когда-нибудь и этот день закончится», - повторяю я себе каждый раз, когда, выйдя из ЕЕ кабинета, падаю за свой стол и, отвернувшись к телефону так, чтобы никто-никто не видел моих слез, начинаю дозваниваться несуществующему абоненту. Когда-нибудь, через несколько лет, если я и вспомню этот эпизод, буду тихо грустить над своей когда-то незавидной участью среднестатистического клерка, и злорадно думать, как же здорово, что ЕЕ сейчас уже нет не только в моей жизни, но и среди среднестатистически успешных людей города. «Когда-нибудь и этот день…» - я каждый день, добираясь до работы почти часовой маршруткой, пытаюсь сложить эту строчку в стихи и понимаю, что на новой работе я совершенно потеряла поэтическое «вещество»… И когда заканчивается «этот день», так щемящее похожий на все предыдущие своей суетой и бесконечно бьющей о лицо скамьею, когда выключен компьютер, закрыты окна, жалюзи и двери, сданы ключи, - блаженный миг, когда я иду домой, завершив наконец очередной отчет или программу, распечатав назавтра кипу служебок… В этот миг мир снова прорывается в меня своим многоцветием, своей полифонией и сложнейшей мозаикой человеческих костюмов, лиц и движений. У кинотеатра, мимо которого я прохожу каждый вечер, встречаются пары: зеленые девчонки вдыхают подаренную розочку и, трепетно держа ее в пальцах, направляются с кавалером к очереди в кассу… Все как во времена наших мам: снова очереди в кинотеатры, снова юбки на девушках, и в моде горох, круглые носы туфель и пышные прямые волосы. Снова за стеклами уютных кафе встречаются студенты… Я иду по шумной улице, я вдыхаю сладкий запах готовящегося поп-корна, я не участвую в общем гвалте, но каждый вечер он подпитывает меня желанием жить и завершить наконец стихи про «когда-нибудь и этот день»… -Девушка, можно с вами познакомиться, вот я тут сидел, и вы мне так понравились… Это происходит почти всегда, - я каждый вечер иду мимо гремящего уличного кафе, полного подпитых неудачников, у которых не хватает денег на нормальное пиво и постоянных девушек. Как и всегда – молча игнорирую, потому что стоит заговорить – и они уже считают, что девушка им обязана. -Де-евушка, ну как же так? Ну посидите с нами, пожа-алуйста, - глотая гласные (видимо, другой закуски нет) нудит «ухажер». Его компания за столиком кафе с интересом наблюдает. Среди них только одна девушка. Я прибавляю шаг, ныряю в оживленный подземный переход и уже с противоположной стороны улицы, стоя на остановке, наблюдаю, как тот же чудик клеит следующую прохожую. Еще два часа – и я наконец упаду в сон. -Если вы не договоритесь о размещении с завтрашнего дня, я вообще не знаю, что с вами сделаю! Это ваша работа! Все, иди отсюда! И я снова глотаю слезы, и прячась от коллег, которые встречают меня соболезнующим взглядом, «сажусь» на телефон и снова набираю бессмысленные цифры. ОНА еще не знает, что с нами сделает, но я точно знаю, что наказание обязательно последует, и будет больно и главное – очень, очень обидно. Так же, как обидно сейчас. Потому что этому телеканалу мы должны кучу денег с самого апреля. И единственный довод, который может предложить мое руководство – «мы очень крупная и серьезная компания, второй по величине налогоплательщик в области». По ЕЕ убеждению, это должно вдохновить подрядчика на следующее размещение нашей рекламы, снова в долг, потому что каждый месяц бюджет маркетинга нещадно режется, и ОНА не прикладывает никаких усилий, чтобы отстоять оплату долгов. -Алло, - слышу я из трубки: бессмысленный прессинг кнопок соединил их в неизвестный мне телефонный номер. -Компания «Гамбург», - автоматически говорю я. -Очень приятно, «Гамбург», - смеется мужской голос. – Давно вас ждем. Куда я попала, Боже мой? -Ваш прайс-лист не изменился? - зачем-то ляпнула я. -Нет. Но если вы хотите, мы можем вам выслать еще один. -Вышлите, пожалуйста, - продолжаю я этот шизофренический разговор. -Вам по факсу? по электронке? -Лучше по факсу, электронку с утра не проверяли, и сейчас там два часа будет качаться спам. Все так запущено, - меня куда-то понесло, как Мэри Поппинс за зонтом. -О, не у вас одних, - оживился голос. – Мы по понедельникам полдня стоим без работы, пока получаем почту и очищаем ящик. -В девятнадцатом веке человечество всерьез опасалось погрязнуть в лошадином навозе, - отчего-то произнесла я. – В двадцать первом веке мы утонем в электронном мусоре. -Ничего, изобретут какой-нибудь новый агрегат, - рассмеялся голос. – Он будет работать на энергии, выделяемой человечеством от переваривания спама. Пока я переваривала эту фразу, в кабинет стремительно влетела ОНА и грозно окинув взглядом всех сидящих, зыркнула на меня: -Ну что? Ты договорилась? -Вы готовы? Стартую, - сказала я в трубку, нажала зеленую кнопку факса и ответила: - Их менеджер сейчас ведет переговоры с начальником рекламного отдела. Я перезвоню им через пятнадцать минут. Мотнула черной гривой и прогремела каблуками в свой кабинет. Она специально, что ли, покупает обувь на такой тяжелой гремящей подошве? Из факса медленно поползла бумага и тут же стала сворачиваться в трубочку. Куда ж я все-таки попала? Может, когда-нибудь потом посмотрю на обратный номер, вычислю по телефонной базе. Когда-нибудь, когда этот день закончится… Как только освободился телефон, я начала названивать на телеканал. Упрашивать, умолять. Человек, который еще недавно работал на моем месте, называл эту функцию «придурок-попрошайка». -Вы – самый лучший, самый рейтинговый канал. Он у нас основной в медиаплане, - что еще можно сказать в ответ на «Вы должны нам полмиллиона»? Долгий и тяжелый двадцатиминутный разговор, полный моих вздохов и извинений за свою амбициозную компанию… И все-таки я нашла ниточку, за которую можно потянуть. Самым действенным аргументом стало то, что «когда мы в этом месяце заплатим вам и те пятьсот, и еще триста новых, это ж какая будет сразу куча денег!». И клятвенно пообещав, под свою личную ответственность, что «вот буквально завтра начнем платить», я получила вымученное согласие. Я влетела в ЕЕ кабинет, сияя: -Они согласны, только если мы им в этом месяце все заплатим! -Заплатим, - ответила без тени радости на лице и выдала компакт-диск с новым рекламным роликом. Я упала на свой стул без сил и решила, что сегодня перевыполнила дневную норму. Не буду больше ничего делать, вот только отвезу ролик на четыре канала и допишу отчет о проведении Дня Города. На моей клавиатуре лежала свернутая в трубочку факсовая бумажка. Я развернула ее. «Давайте встретимся сегодня вечером, - написал равнодушный факс незнакомым мне почерком, - у кинотеатра в 19-00». С трудом я сообразила, что это тот самый «прайс», который я получала неизвестно от кого. -Марина! – окликает меня голос на остановке. – Марина, я уже полчаса жду! Совершенно незнакомый парень подходит ко мне и дарит батончик «Пикник». Смотрю на него в упор, пытаясь вспомнить… Наружная реклама? Сувенирка? Может, оператор с какого-нибудь канала? С подрядчиками общаюсь чаще по телефону… -Я ж тебе сегодня свидание назначил, по факсу. Ну, ты меня не знаешь. Я в одной фирме работаю, в команде «Кэдбери». Любишь «Пикник»? -А если бы работал в команде «54 метра», тогда бы мне бумаги туалетной презентовал? – усмехнулась я. -А пошли в кафешке посидим? Или лучше знаешь, куда? В «Сибирку»! Давай? За пять минут доедем. Пока маршрутка везла нас в пивной ресторанчик, мы развивали тему «что подарит девушке супервайзер по водке, по компьютерам и по презервативам». И только усевшись за столик и сотворив заказ, я попыталась познакомиться. -Ну, человек-шоколадка, рассказывай, откуда ты меня знаешь. Он долго строил из себя дэвида копперфильда, а потом просто сказал: -У тебя на лацкане бейджик, там твой «Гамбург», имя-фамилия и должность. Вот так, Марина Данаева, специалист отдела маркетинга. Я сразу понял, что ты за человек, когда в своей конторе трубку взял вместо секретарши. -М-м, как интересно, - сказала я, снимая бейджик с пиджака. – И что же это ты понял? -Что-то. Что тебе плохо. Ты чуть не разревелась, наверное, начальство наорало. Пока заказ принесут, Ты съешь шоколадку. Там эндорфины – гормоны счастья… Вечер закончился утром. Я так и не спала всю ночь. Наутро вызвали такси, прямо из «Сибирки», потому что я боялась опоздать на работу. Опоздание равно штраф, десять процентов от зарплаты. Переев и перепив гормонов счастья, работать не хотелось вовсе. Но уже через час, по исходу планерки, настроение было совсем иным. -Составить список ВИП-гостей на открытие ресторана, подать его к трем часам на утверждение директору! Лошадь с хвостом на голове, - моя начальница, - как будто специально ночами выдумывала, как похлеще проявить свою ненависть к специалистам. Что мешало ей дать это задание неделю назад? А может, сей квест босс подал ей как раз этой ночью? Обзвон трех десятков секретарш примерно с одним и тем же идиотским вопросом «Петр Иванович (или Мирон Наумович) еще является главным санитарным врачом города (или председателем правления Плюмбумбанка)?» занял у нас с коллегами пять часов, на обеденный перерыв мы не ходили, потому что кушать таким бездельникам некогда. За отработанный список, поданный в 14-45, мы получили по самые уши. Оказалось, необходимо уточнить в каждом офисе не только адрес, но и время, когда можно доставить приглашение, имя и чуть ли не год рождения офис-менеджера… Вечером мы решили напиться до потери человеческой речи. В конце рабочего дня я достукивала текст письма с рассылкой моего резюме, когда получила смс, где мне сообщали, что я самая прекрасная, и что от меня пахнет васильками. Интересно, какой у васильков запах?! Откинувшись на стуле, я отдыхала и тихо таяла от воспоминаний. Как наши пальцы терлись друг о друга, опрокидывая мысли и мешая разговору. Как выйдя из ресторана, мы целовались без отрыва почти час, отчего пришлось вызывать такси и дальше смущать таксиста, впрочем, ему не привыкать… Весь день приходилось заглядывать в зеркальце, потому что казалось, что мне расцарапало всю шею его щетиной… Я заснула за столом, кажется, минут на двадцать, так крепко, что крик телефона не сразу смог привести меня в чувство: где я и кто все эти люди?! Вечером мы все-таки пошли в боулинг всей командой. Амуры амурами, но дух коллектива – это святое. Хмель подействовал мгновенно, и проснулась я дома с опухшими глазами. Кто-то довез меня и передал грустной маме. В субботу нечего и думать было об отдыхе. Открытие ресторана – праздник только для тех, кто приглашен. Мы же – закулисные духи, без которых праздник невозможен. Все сразу пошло наперекосяк. Позвонили из агентства и сообщили, что заболела солистка, которую мы прослушивали накануне. Петь гостям будет неизвестная нам особа. Для подстраховки я попросила прислать двоих. Аппаратуру привезли на два часа позже назначенного времени, поскольку застряли в пробке по поводу приезда какого-то важного перца в наш городишко. Заканчивали настройку уже при первых гостях… Из настольных табличек, что вчера распечатывал дизайнер, три оказались с жуткими грамматическими ошибками; полчаса вызванивали Генку, талантливого дизайнера и законченного двоечника, чтобы он проснулся, добрался до офиса и там перепечатал заново… Но самым непредвиденным оказалось то, что накануне трое новых официантов намертво переругались с администратором и не вышли на работу. И Лошадь ничего лучше не придумала, как надеть фартуки на маркетологов… Наталья Павловна, администратор ресторана, наскоро инструктировала нас, с какой руки подавать горячее и забирать посуду, при этом мы дружно натирали рюмки и фужеры льняными полотенцами. Что ж, полезное занятие – теперь буду знать, как добиться, чтобы посуда сияла и не цепляла следы пальцев… В перерывах между накрыванием столов я бегала встречать приглашенных телевизионщиков. Два канала пришли вовремя, получили свои пресс-релизы и занялись своей аппаратурой, а еще два привычно опаздывали и заставляли дергаться. Видя, что я присела на минуту и беседую с фотографом, Лошадь поманила меня пальчиком с дюймовым ногтем. «Когда генеральный будет говорить слово, пусть обязательно все снимают. И еще помоги Наталье Павловне расставить вот эти желтенькие шарики». Ресторан стали наполнять представители городской номенклатуры. Пузатые дядьки с разномастными спутницами, молодые лоснящиеся мужики с женами, похожими на бабушек… В вип-зале распевались солистки. Одна вроде бы ничего, голосистая, вторая вызывала большие сомнения. Фанфары - Босс сказал торжественное слово, ТВ торжественной шеренгой это отсняли, слегка прошлись по залу и затем я усадила их за отдельный столик, ближе к служебной двери, чтоб удобнее было сновать между кухней, гостями и своей прямой работой – связями с общественностью. Дальше маятник стал раскачиваться с нарастающей скоростью. Кухня-гости-телевидение-кухня, и запомнилось только «Эй, водки еще принеси! Эй, девушка, нельзя нам побыстрее пельмени?! Девушка, а заказать можно?» Я уже помнила в лицо всех гостей, их можно было перемешать, как колоду карт – я рассадила бы назад с точностью процентов на девяносто… На кухне кучкой сидели на корточках наши измотанные маркетологи. Женька еще пытался по привычке балагурить, но кислые улыбки коллег ему очень мешали… Гости уже танцевали и кто-то дошел до чая, самые воспитанные начали расходиться. Я попрощалась с телевизионщиками (дежурной фразой «В понедельник ждем тексты на согласование!») и присоединилась к коллегам, высокопрофессионально убирающим грязную посуду с опустевших столиков. Каменные ноги на автопилоте носили меня по привычному маршруту зал-кухня, голова уже и вовсе отключилась, желудок схлопнулся (гордость не позволяла подкармливаться с чужих столиков). Пока мы убирались, зал пустел, и через два часа мы убрали все, кроме столика нашего босса, за которым сидели Лошадь и еще двое гостей. Тогда мы и сели наконец за самый дальний столик, где, никем не тронутые, стояли разносолы и уцелевшие бутылки. Мы накинулись на еду как блокадные ленинградцы и даже не заметили, как босс с Лошадью проводили последних гостей и подошли к нам. -Присядем к вам, ребята, - сказал босс очень медленно, и маринованная кукуруза застряла с той стороны моего адамова яблока. Лошадь привычно улыбалась. -Давайте нальем, - предложил он, и Женька первым подхватил инициативу. – Хочу сказать вам спасибо. Вы сегодня все очень хорошо организовали, вы крепкая команда. Молодцы. Спасибо. Он еще долго говорил что-то, слабо различимое сквозь громкую музыку, и Лошадь поглядывала на него, шевеля губами: «Давай поедем. Тебе хватит уже»... Свалили, – очевидно, в королевскую конюшню… Когда закончился этот день, мы взяли такси и всей толпой поехали в клуб, где мы имеем бесплатный вход, потому как спонсорим одну из регулярных вечеринок. Несмотря на каменные ноги, я уплясалась до одури. Наша дружная команда орала громче всех и сделала недельный план бару. Он позвонил только через неделю. К этому времени я жестко подсела на сигареты и абсолютно убедилась, что моя личная жизнь в очередной раз дала трещину: на две моих смс не пришло никакого ответа. Только работа и помогала забыться. Первые два дня это – жесткий прессинг при согласовании телесюжетов об открытии ресторана, потом – беготня с газетными статьями, обед за факсовым аппаратом и крики по телефону «третья снизу строчка – переделайте! Ждем верстку!» Он позвонил и спросил как ни в чем ни бывало: «Что вечером делаешь? А после работы? А это во сколько?». Он заехал за мной ровно в шесть. Хотя заехал – крепко сказано. Его офис находился через забор от нашего, и физически расстояние измерялось десятками метров. Если обходить пешком – минут десять… Мы ехали долго, больше часа, половину этого времени выбираясь из пробки и снова привыкая друг к другу. -Ты хочешь есть? – спросил он. Думала, снова достанет шоколадку, но он продолжил: -Можно поехать в кафе к таджикам, там обалденный плов, но не очень презентабельно. Если хочешь – давай в «Гульден», новый ресторан открылся. При слове «Гульден» меня охватила смеховая истерика. Пришлось объяснять, что почти неделю назад прислуживала там на добровольных началах. Он присвистнул и сказал только: -Слушай, а что ты вообще делаешь в этой гнилой конторе?! Его машина так и осталась стоять на стоянке у таджика, а я два дня не выходила из чужой квартиры – мы были вместе каждую минуту, напиваясь друг другом словно родниковой водой, и приходили в себя только от голода. Его глаза сияли, он плакал от счастья в мои волосы, а я пела ему давно забытые мной песни… -Ты такая шелковистая, - приговаривал он, гладя мою спину. – Ты мой подарок. Знала бы ты, какой груз свалился с моей души – появилась ты, такая красивая… -Ты сказка моя, - отвечала я, - сказка, которая выпала из давно забытой книжки, как старый желтенький рубль бир манат… Он создан будто по заказу: мне нравилось, что его ладони теплые и сухие, волосы и мягкие и пахнут по-особому, по-домашнему; губы не по-мужски бархатисты и не обветрены, спина большая и мягкая, а мышцы рук наоборот – твердые, надежные… Мне нравилось целовать его в глаза, в сгиб локтя, в уголок подмышки с ароматом, по-кофейному крепким. Здесь, в партере, его лицо менялось неузнаваемо – именно таким я запомнила его. Здесь он был совсем другой, - поэтому потом сложно было откровенничать с ним, одетым по всей форме, причесанным, с рабочим задором в глазах. Ни один из нас не решился задать вопрос: «Когда снова?». Мы так и расстались в полупоцелуе, и только его запах весь день преследовал, испаряясь от меня. Горели губы и неудобно сиделось, а сердце колотилось на каждый звонок по мобильному. Как в холодную воду, вошла в новую рабочую неделю – и словно приснилось мне его мягкое плечо под моей щекой… К вечеру в понедельник пришло новое задание – срочно отчет о призовой акции и письмо на канал: смените название передачи, поскольку это название зарегистрировано у нас, или попробуйте с нами «договориться». Мы всем отделом бились лбом о столы, когда услышали о письме. Канал, который устал размещать нашу рекламу в долг, но все-таки идет на уступки, теперь должен еще платить нам за какое-то идиотское название! Утонченное зверство нашей Лошади приобрело новый блеск! Просидев на работе до половины девятого, съев четыре пачки чипсов (всегда их ем, когда остаюсь вечером делать серьезную работу), я сложила на столе пачку служебных записок на завтра и вышла из офиса. Его машина стояла пустая на стоянке. Я подождала – вдруг он ждет меня, просто отлучился? – и без результата отправилась домой. -Ты что, курила? – возмутилась мама. Значит, волосы пропахли – по дороге я выкурила штуки три. -Мама, ты бы лучше спросила, где я шлялась три ночи! Мама махнула рукой и через десять минут позвала есть борщ. Первая нормальная еда с четверга.
Ответов - 0
полная версия страницы